МАЛЕНЬКАЯ СТРАНА МС

39 287 подписчиков

Свежие комментарии

  • Виталий Тарасов
    ТАКИ - ВСЁ - ТАКИ! Одного не могу понять, - как человек, который понятия не имеет, может комментировать то, что прои...Любовь, которую я...
  • Виталий Тарасов
    ТАКИ - ВСЁ  - ТАКИЛюбовь, которую я...
  • Evgenija Palette
    Трудно. Очень. И уйти трудно. И бороться трудно... А обманывать всех и себя - еще трудней. Попробуйте перевести все в...Запретные чувства...

БРАЧНЫЙ ДОГОВОР ИЛИ РАССТАЕМСЯ, КАК ПОЛУЧИТСЯ....

 ... Моё внимание привлекли две женщины и мужчина, они сидели недалеко от нас и были видны, как на ладони…
Женщины, как я определила, ну 40 и 60, довольно не плохо сохранились, мужчина грузноват, сидел в полуоборота, обратила внимание на его «знатный» шарпеевский затылок, почти лысую, но хорошо ухоженную голову…Довольно громко они сделали заказ, почему-то заказали воды на всех…и только когда «полился» разговор, стало ясно, что они не просто так сели за круглый стол…Начались семейные разборки…причем начали они довольно шумно…И тут хочешь не хочешь, а становишься свидетелем…Скажу, тут уже стало не до изучения лиц, и не до постановки диагноза…он был налицо!

!!
…Кратко суть конфликта сводится к дележке совместно нажитого за пятнадцать лет супружества имущества. Боже, какая же это унизительная процедура!!! Женщина помоложе, бывшая жена «шеи в складочку», стареющая, не особо ухоженная, кошелкообразного вида замотанная жизнью баба, совместно со своей мамой пытается припомнить незадачливому «шарпею» все его прегрешения за обозначенные выше годы. При этом говорит-то в основном мама, я так понимаю, оттого, что бывшая жена жутко нервничает. Её душит обида за перенесенную несправедливость. Она залпом выпила принесенную официанткой воду и сидит, уставившись в одну точку, теребя соломинку зубами. Она закусала ее в плоскость и продолжает нервно водить зубами взад вперед, улучшая результат. У обеих женщин глаза на мокром месте. Мужчина, судя по осанке, спокоен.
— Что же ты, Сергей, — продолжает свой длинный монолог мама, — прожив пятнадцать лет, ушел, ничего не оставив Леночке?!? (Леночка в этот момент шумно шмыгает носом и с пущим остервенением закусывает трубочку, вернее то, что от нее осталось).
-Где же твоя совесть? — взывает мама. Cергей молчит, впрочем, это наверняка не первый разговор, и у него уже разработана тактика.
— Ведь ты к нам пришел совершенно голым, ты же ничего не принес с собой, ты же еще студентом был, доучивался, а мы с отцом кормили тебя, помогали, слова грубого не сказали, в жизнь вашу не вмешивались… — пожилая женщина делает длинную паузу, пытаясь справиться с нахлынувшей эмоцией.
Повисает неловкая тишина. Наконец, перебарывая себя, она продолжает:

— Все вам в дом купили, помнишь, ты ведь еще долго потом не работал, Леночка все на себе тянула, а ты все себе дело по душе искал, помнишь, ну помнишь?!
— Да, а я беременная в обмороки падала от усталости, а ты в это время с дружками по рыбалкам…— вставила Леночка, с трудом сдерживая нахлынувшие слезы.
— Подожди, Лена, — мама отстранила ее участие хорошо поставленным жестом. Она явно не собиралась опускаться до мелочей и унизительно вспоминать крохотные обидки и обидочки, она шла крупными мазками, очерчивая, так сказать, их пятнадцатилетнюю жизнь, но за этим « в общем» стояло невероятное количество боли. Эта боль лезла изо всех щелей её дешевенького платьица, струилась из каждой морщинки, почти уже капала из глаз.

— Так вот, когда Леночка болела после родов год почти, так мы с отцом за ней и за ребенком ходили, а ты все пропадал где-то, все тебе не до них было, помнишь? А потом, когда ты свой бизнес решил открыть, мы ведь гараж отцов продали, а все деньги тебе отдали — подъемные… — она тяжело вздохнула.
— А что потом зарабатывал, мы и не видели, на мою зарплату и жили, и отдыхать ездили, тебе ведь все в бизнес надо было вкладывать, развивать, растить, а как дочь развивать, растить, не твоя вроде забота была, а теперь вот без копейки ребенка оставил! — запричитала бывшая.

— Ты ведь крещеный, Сереж, как же ты так можешь?! Ведь сам крестился, тебя не заставляли, что ж ты собственного ребенка-то обездолил при живом отце?!
— Ты, Сергей, считаешь, что ты нам ничего не должен, да? А то, что ты всё: и квартиру строящуюся, и дачу, и машины обе втихаря на свою мать переписал, ты считаешь честно? — не отставала теща.
Вдруг Лена как-то сникла, положила искусанную соломинку на стол, отодвинулась:
— Мам, да оставь ты его, что говорить?! Не по-христиански это, ну да Бог ему судья! Не могу больше, пойдем, мам!
— Да не верещите вы, вот набросились! — наконец подал голос складчатый, — ребенка никто не бросает, я же на алименты согласен.
— Еще бы ты был не согласен, — всполошилась теща, — это ты по закону обязан, только из нас-то дураков не делай, из государства делаешь, а из нас не надо. Ты ж ребенку с зарплаты своей официальной платишь, а она ж у тебя крошечная, поскольку ты от налогов бегаешь. А расходы-то ты знаешь наши, хорошо знаешь, недавно ведь ушел. — Она замолчала, переводя дыхание. Этим тут же воспользовалась Лена, в которой обида всколыхнулась с новой силой.
— Конечно, у тебя теперь новая семья, ребенок, новая жизнь, а нам-то, нам что делать? Сереж, жить-то нам как? Таня, она ж плачет все время, а она ведь и так трудный ребенок, знаешь ведь, до сих пор у невролога наблюдаемся. Понимаю, она тебе больше не нужна, у тебя теперь новый ребенок, здоровый, да наследник к тому же, ты ведь всегда хотел пацана… Но я же не виновата, что больше не смогла родить, заболела я, понимаешь, потому что надорвалась, потому что ты учился и себя искал, а я на трех работах, да за ребенком ходила, да за домом, надорвалась я… — последние слова едва было слышно, она захлебнулась в беззвучных прорвавшихся рыданиях — а теперь не нужна, теперь на помойку, на задворки жизни…
…Боль... боль… боль… она, казалось, уже стала тягуче распространяться вокруг, за пределы столика, за которым сидела распавшаяся семья, боль стала заползать на соседние столики, в сердца невольных слушателей разыгравшейся неподалеку обычной житейской драмы. А ведь и правда, как часто мы легко разворачиваемся и уходим от тех, кого мы когда-то сами же добровольно выбрали, кого мы любили, кому мы давали клятвы и обещания. Нормальная обывательская ситуация — меня здесь не поняли, обидели, обделили, не долюбили, недодали, чего проще найти другое пристанище?! Одиноких сердец вокруг полно, и мы легко меняем старую семью на новую, прежние отношения, изжившие себя, как нам кажется, на свежие и яркие, забывая лишь о том, что рано или поздно окажемся там же, с той только разницей, что приумножим боль. И вот так, приумножая её, мы и идем по жизни, вместо того чтобы задуматься о том, как сберечь любовь и сохранить теплоту и понимание там, где они когда-то были дарованы свыше…
Я оглянулась вокруг, люди, сидящие в кафе, явно участвовали в подслушанном разговоре. Кто-то ехидно хихикал, кто-то уже начал, шушукаясь, обсуждать участников ссоры, принимая ту или иную сторону. Самое удивительное, что почти все сочувствовали шарпею и с презрением шикали в сторону женщин, приклеивая к ним нелицеприятные прозвища.
— Что вам от меня надо, в конце-то концов? Зачем вы меня сюда притащили? — Сергей качнулся в сторону тещи, — давайте, говорите конкретнее, и я пошел.
-А что тут можно сказать конкретнее? Похоже, они и сами этого не знали толком.
— Запиши на Леночку комнату в коммуналке, которая нам от моей покойной мамы досталась, — наконец сообразила теща.
— Она и так ваша, — сухо ответил он.
— Это ты сейчас так говоришь, — заголосила Лена, — а как твой-то подрастет, так иначе запоешь! — она с силой дернула зубами соломинку, и верхняя часть так и осталась в зубах у бедной женщины.
— Ты ведь уже раз обманул, да и если б только раз, — продолжила она, отплевываясь, — а стало быть, и веры тебе нет никакой, на тебе ж креста нет, последнее отнимешь! — переходя на шепот, она прижала к себе местами протертую сумочку из кожзама.
— Ну чё ты психуешь, сама чокнутая и дочь твоя такая же, — зло заметил он, — готовьте документы, я подпишу, а денег не прибавлю, даже не просите, самим не на что жить, — сухо добавил он, положил пару сотенных на стол и вышел из кафе.
Женщины еще немного посидели в глухом молчании, опустив глаза. Лена теребила крестик и что-то горячо шептала себе под нос. Мать смотрела перед собой, чуть покачиваясь из стороны в сторону, поглаживая колени ладонями. В кафе повисло неловкое молчание, все ждали развязки. Казалось, даже музыка — и та затихла, наверное, меняли диск. И точно, откуда-то сверху чисто и надрывно вдруг зазвучал Коля Басков, женщины встали и виноватой походкой направились к арке. Вставая, Лена задела столик, и стакан, стоящий на самом краю, соскользнув, звонко разбился о гладкий пол. Разбился, разлетелся на мелкие кусочки.
Разбилась некогда счастливая чья-то жизнь. Вдребезги. На счастье? Унизительная процедура разборок, даже настроение испортилось, да и вся их жизнь за какие-то минуты промелькнула перед моими глазами…Есть уже не хотелось…А от хорошего настроения не осталось и следа…"

Как по Вашему надо расставаться? Нужен ли брачный договор? Должны ли страдать дети?

 

наверх